... - Вот ты знаешь, что нас здесь большинство ненавидит?
Мы сидели за столиком ресторана в советском стиле. Это я его так назвала - советский. Вообще безликое, лишенное вкуса и качественной отделки заведение, как и все советское - но с претензией на европейский уровень.
Тяга к этому уровню читалась в мелочах - в оформлении меню, и особенно в ценах. В искусственно, казалось, состаренных стульях под модными чехлами, но мой цепкий взгляд определил в них то самое, убогое и неприглядное, что не удалось скрыть дизайнеру с мариупольской зарплатой. Англоязычные названия и элементы декора не перебивали неприятный привкус твоей второсортности, которую пытается внушить тебе официант. Якобы мы, пришедшие сюда, не очень желательные здесь гости.
- Ты не заметила? - Он снова тихо рассмеялся.
Я не заметила. Не сразу. Я уже не таясь рассматривала его легкую небритость и шрам на щеке. Его широкие плечи и упрямо сжатые губы, сейчас растянувшиеся в усмешке. Всю его уверенную, вальяжную стать, без капли наигранности, выдающую в нем самодостаточного человека.
- Ты хочешь сказать, нас игнорируют? Подожди, ненавидят?!..
Он утвердительно кивнул головой.
- Но почему?
- Из-за этого, - он ткнул пальцем в тризуб на рукаве. - Из-за него, родного. Это не их символ. Он отпугивает их, как ладан черта.
Только сейчас я обратила внимание на неприязненные взгляды на нас бармена из-за стойки бара. И на лица посетителей. Разные лица. Широкие, худые, с мясистым носом и загорелые. С бегающими глазами, с презрительной усмешкой, отворачивающиеся от нас и осуждающие. Были те, кому не было до нас дела. Были, возможно, и те, кто всей душой за Украину - но где-то там, снаружи, спешащие по делам или прогуливающиеся с детьми. Где-то там, не здесь. Не в эту минуту, где военная форма ВСУ оказалась под прицелом всей копившейся ненависти, месяцами или даже годами, вот-вот, казалось, готовой выплеснуться наружу. На него. На меня.
- А ты думала, здесь все не так?
- Что я думала - это мое дело, - поморщилась я. - Я не витаю в облаках.
Я не сказала ему, что именно так и думала. В первые дни своего приезда сюда из оккупации я летала на крыльях, считая украинские флаги на столбах и заглядываясь на военных с нашивками ВСУ. Битая жизнью, наученная горьким опытом, привыкшая не доверять и проверять тысячи раз, я наивно надеялась, что этот город не задавит мою веру. А я верила. Я знала, что буду продолжать верить даже в том случае, если останусь последней "свидомой" на этой изувеченной снарядами земле. Скрытной, молчаливой, напряженно выискивающей возможности и варианты, но крепко стоящей на своем, однажды понятом и принятом.
- Ты, Иванов, во многом прав, - вздохнула я, подвигая к себе наконец появившееся передо мной кофе. - Но вот скажи, как жить среди них?
- Как жить? Доминировать, - его будничный тон одним ударом рушил все выстроенные в моем мозгу проблемы. У него сложное вмиг становилось простым. Подозреваю, что этот процесс работал в обе стороны, и он был способен усложнить даже самое простое. - Ты с цыганами когда-либо общалась?
- Они ко мне больше не подходят, - я вспомнила свои командировки и долгие часы на вокзалах, где стайки цыганок неоднократно пытались развести меня на деньги. Они окружали меня, только начиная щебетать привычную скороговорку, но натыкались на мой холодный и насмешливый взгляд. Я смотрела прямо в глаза самой главной из них, и она неожиданно замолкала, отчетливо понимая, что слабости здесь не нащупает. Не за что ухватиться.
- Вот и с сепарами так, иди, как ледокол.
Иванов откинулся на спинку стула, затянувшись сигаретой и выпуская вверх колечки дыма. Весь его облик вызывал ненависть у находящихся здесь людей. Он знал, что их корежило от этой ненависти, но он, казалось, даже наслаждался этим ощущением.
- Иди, иди. И с дураками так. Что сепары, что дураки - одинаково наши враги, малыш. Только вот дураков больше. И куда их девать, я понятия не имею...
Мариуполь, декабрь 2014.
