Телефонные номера удаляются хреново…
Трудно, больно. Иногда равнодушно. Сейчас в основном с мясом.
Вот это ветеринарка, в которую я больше не приеду. Такси, которое я не вызову. Врач, которому я больше не позвоню. Газовщик Гена, для которого у меня больше нет газового котла.
Вот этот номер – мой друг по универу, даже наверное влюблённость.
Просто скис, просто остановился, просто «за мир», просто бухает и звонит только когда в хлам.
Только чтоб повспоминать.
О тех людях, которых давно уже нет и никогда больше не будет.
Ты в студенчестве застрял намертво, а меня там нет уже 20 лет.
Ты хорохоришься в телефон, но говоришь, что у тебя клиентов «меньше», и что у жены зарплата 7к фублей. До войны ты вообще не знал, какая зарплата у твоей жены. Твой выбор, твоя жизнь. Но я больше не позвоню.
Вот этот номер- тоже друг. Один из лучших, только моих, которых всего два было в моей жизни. Теперь один остался .
А этот закончился в 14-м. Келоидным рубцом стал бывший друг, так бывает, да.
Я стояла у себя во дворе, слушала бесконечно жуткий ДАП и слова по телефону. Из Ялты. Про то, что нужно выбрать победителя. Что не будет ничего страшного, если я приму эту новую «власть», как принял её он в Крыму. И что теперь у них безопасно, а у нас ДАП и чеченцы.
Безопасно…Безопасно стать предателем. Безопасно подмахивать оккупанту. Безопасно ждать, когда заберут на подвал именно тебя. Безопасно бледной молью не отсвечивать, пока на подвал тащат соседа.
Темнело в глазах и ворочалось где-то под диафрагмой. Как же так. Как же так? Так не может быть.
Мы же вместе покоряли Мангуп, пели Крематорий на ночных перронах, пили с горла ледяной шампусик на Новый Год в Ялте, кормили психованных выдр, делили стол и кров.
Ты снимал видео нашей свадьбы, ещё на касеты, триста лет прошло. Ты плакал у меня на плече о личных своих драмах. Как же так ты, легко и не больно, стал на сторону оккупанта? Умный, талантливый, образованный? Не может быть!
Как оказалось, может. Может быть вот именно так…
А это- моя единомышленница. Мы вместе спасали. Я котов, она собак. Мы помогали и уважали друг друга. Несмотря на ужасные манеры и невыносимые характеры.
А теперь ты в Москве и отдружила меня в ФБ.
Потому, что я понимаю невозможность бескровных операций при опухоли такого масштаба, а ты предпочитаешь верить в их реальность.
Я бы даже может простила эту Москву, в нашей ситуации каждый выживает как может. Но для тебя переезд в Москву- это не то, за что стоит извиниться, а для меня- трудный выбор извинить или нет.
Теперь мы диссонируем. Теперь мы хорошо звучим только по-отдельности. Жаль только, что вы все не уехали раньше. И жаль, что я не могу равнодушно удалить твой номер.
Вот єто- Грин. Музыкант, бард, неформал, интеллигентушко. Такие песни пронзительные пел, про совесть, честь, свободу. Он за мир. Он за всё хорошее против всей хуйни.
Он выехал в Марик, но не получилось у него там. Вернулся. Уже живя в Черновцах, я звонила, я переживала за него.
Я говорила: уезжай, Грин, уезжай. Давай ко мне, я двуху снимаю, одна пока здесь, поживешь со мной, найдёшь работу, уезжай, ты же молодой, здоровый, умный.
Не уехал.
А потом «я за мир» превратилось в более конкретное.
В визиты одного запоребрика из Тулы, музыканта тоже. Знаете, рубаха-парень такой, улыбака, нос картошкой.
Жил у нас до войны, мы концерты ему устраивали, обнимались даже, друзья хуле.
Так вот ездит он регулярно к Грину, в Донецк, песни поёт за малую мзду. О том, как доблестный партизанский отряд ополченцев ходит укроп косить.
Вот такое вот «я за мир» получилось. Люблю мызамирышей до нестями…
Вот это- Юра и Олег. Первая наша тусовка. Нам всем 19-20. Они с Валеркой матфак, я биофак. Преф, бухло, беседы до утра, гитары. Друзья. Тогда казалось- друзья.
Один- бывший ополченец. Не за идею. Тупо за бабло. И точка. Больше в общем-то не о чем писать.
Второго попустило. Он теперь вроде как наш.
Единственный случай, когда я услышала «Тань, я ошибся. Я ошибся и всё проебал. Я везде теперь чужой». Но уже поздно.
И не потому, что я такая вот «Железный Феликс» непримиримый, клёво сделанный.
А потому, что просто умерла она, дружба. Упала с ветки, как обескровленный лист.
Я смотрю на этого человека и не вижу прежнего Юрку. Вижу помятое жизнью, растерянное существо, которое просто жаль и не более того.
Я не сочувствую, мне просто жаль. Дружба и жалость несовместимы. И дружба- это вовсе не константа.
Вот это Лена и Дима. Семейная пара, математики.
Общение закончилось моим вопросом ещё Вкотактике, в 14-м, «На референдум ходила?» и её ответом «Да». И всё.
Вжух и двадцати лет дружбы как не бывало.
Почему? Всё просто.
Они пошли и поставили свою подпись под тезисом «Сделать Таню бомжом», «Попытаться убить таниного мужа», «Лишить родины танину дочь».
Зачем им это понадобилось? Не хочу даже пытаться придумать что-то удобоваримое.
Что они с этого поимели? Разбитый дом, изоляцию в гетто, очередь за гуманитаркой.
Враги? Сильно хуже. Люди- кирпичи. Нести не удобно , а выстрелить трудно.
А вот это- «Саша Тойота». Мы были почти незнакомы.
Ты ездил на новенькой Тойоте, в хорошем костюме и дорогой обуви.
Ты бесплатно возил наших хвостатых, пачкая кровью и гноем свой красивый салон.
Ты не просил никогда даже «на бензин».
Ты привозил мне домой паштет для моей подопечной с раздробленной челюстью и отёком мозга, когда в Донецке уже нельзя было купить ничего почти.
Ты возил в ДАП воду и еду.
Мне об этом сказал даже не ты, а общие знакомые, по большому большому секрету.
Ты молчал, но мы оба знали, что созвучны в этой нашей донбасской какофонии.
Ты дал мне 500 грн и сказал отправить мужу, хотя я не говорила тебе где он, и что у него там всего одна пара штанов. Тебе об этом сказал кто-то другой. По большому большому секрету.
А потом ты пропал.
А я тебя искала.
В огромном умирающем городе, где выехали почти все наши. А не выехавшие затихарились в ноль.
И мне сказали, что тебя больше нет.
Совсем нет.
Ты даже не умер.
Ты не умер так, чтоб я могла принести цветы и вылить стопку на землю.
Ты просто исчез в одной из поездок.
Телефонные номера удаляются хуёво.
